Весенний день 16 апреля 1969 года был солнечным, но холодным. Я грелся на весеннем солнышке у Дома игрушки на Кутузовском проспекте, когда ко мне подошел высокий парень и спросил: «Где этот чокнутый мужик, у которого проспекты? Достаются они ему бесплатно, а он чего-то с ними носится». Парня звали Николай, он жил и живет на Кутузовском проспекте, как раз напротив дома номер 26, учился в МГИМО, его папа был дипломатом, и у них имелась добротная дача в подмосковном поселке Кратово. Мы подружились, так как оба были помешаны на рекламных автомобильных каталогах. Летом я стал приезжать на велосипеде к Коле на дачу, где мы обменивались ими. Однажды он проболтался, что здесь неподалеку живет один ветеран, у которого полный чердак довоенных автомобильных проспектов, однако где именно он живет, хитрый Коля, естественно, не промолвился. Он ждал, когда ветеран отдаст богу душу, а всю его мукулатуру отдадут ему, как соседу, и, конечно же, бесплатно.

Я почему-то запал на эту информацию. Проспекты тридцатых-сороковых меня очень интересовали. Я решил исследовать весь поселок Кратово и сам отыскать ветерана. Коля еще обмолвился, что сейчас он передвигается по Кратову на американском Виллисе, а в Москву ездить не решается — старый уже. Зацепка была. Каждое воскресенье я садился на велосипед, перетаскивал его через горьковскую железную дорогу и через Косино и Люберцы добирался до платформы «42-й километр», откуда до Кратова было 10 минут езды. Ездил я, помнится, все лето. Исколесил все окрестные улицы, но все было напрасно. Наступила осень листья с деревьев опали и предо мной открылась еще одна улица, на которой я не был. Название у нее было авиационное — Парашютная. Она резко спускалась к почти непроходимому болоту. Вдруг у одного из домов я увидел старый автомобиль, нет мне не показалось, это действительно был американский Виллис МВ, около него копошился человек, я остановился и стал разглядывать машину. «Что, нравится?» — спросил пожилой мужчина, прикреплявший ремнем канистру к задней стенке. Виллисов я до этого видел много и особого впечатления они на меня не производили. Ну, Виллис как Виллис — только очень ухоженный. Мы познакомились, человека звали Михаил Алексеевич Иванов. Михаил Алексеевич оказался словоохотливым и поведал, что родился в нижегородской области, совсем мальчишкой со своим братом они пошли строить Нижегородский автозавод. Он закончил рабфак после чего его послали в Америку набираться опыта у Форда у других автомобильных фабрикантов, потом он участвовал в переговорах по Ленд-Лизу, вот это память — он показал на Виллис. У меня есть еще один автомобиль, таинственно произнес он. Но меня это как-то не особеннно заинтересовало и я спросил: «В Америке много было рекламных автомобильных каталогов, не сохранились ли они у Вас?» «Как же не сохранились, сохранились и очень много». Он попросил меня подождать у машины, а сам куда-то отлучился минут на десять-пятнадцать. Когда вернулся, он держал в руках полный каталог на все грузовики Форд 1939 года, правда подмоченный и обглоданный мышами или крысами. Запах от него шел невообразимый, даже сейчас по прошествии стольких лет он не перестал отвратительно пахнуть. «Вот вам подарок от меня, не забывайте про старичка». Он дал свои московский адрес и телефон, и я частенько стал его навещать. Невзирая на дефекты каталога, все страницы в нем сохранились. После этого судьба ни разу не одарила меня каталогом на грузовые Форды 1939 года.

У Михаила Алексеевича была своя трехкомнатная квартира в самом центре Москвы на улице Бахрушина, его жена вот уже десять лет как умерла, и он коротал оставшиеся дни вместе с рыжей тощей кошкой, кормил которую не регулярно, поэтому она была совсем не ласковой. Он всегда ходил в армейских бриджах, от которых пахло мочой. В каждый мой приход Михаил Алексеевич показывал грамоты, подписанные самим Межлауком и множество благодарностей от Минавтопрома. У него была дочка, которую, естественно, звали Инна Михайловна.
Она была замужем и жила отдельно, однако вместе с мужем они держали в хорошем состоянии дачу на Парашютной, где летом отдыхали и сами. Однажды, я как всегда, позвонил Михаилу Алексеевичу, и он спросил, не собираюсь ли я в ближайшее время в Кратово. Хотя я и не собирался, но сказал что обязательно приеду в воскресенье. На даче на Парашютной улице меня ждал сюрприз. Когда я приехал Михаил Алексеевич подвел меня к железному гаражу в глубине сада, в котором стоял совершенно комплектный родстер Бьюик 1930 с прогулочным или тещиным местом модели 44. Единственным недостатком была родная резина, которая полностью сгнила и ездить на ней было невозможно. Михаил Алексеевич сказал, что свою жену он не видел. Только и занимался, что смазывал это сокровище. Он привез родстер с Нью-Йоркского автосалона 1930 года. Машину ему подарили в качестве награды за хорошую работу. «Теперь, — сказал Михаил Алексеевич, — я уже стал старым и хочу продать машину в хорошие руки» и спросил, не мог бы я ему в этом помочь? Я сказал, что подумаю.

Как раз в этот момент я встретил моего соседа чемпиона СССР по картингу Александра Сафонова и поведал ему про Бьюик. Он очень заинтересовался. Мы сели в раллийный Москвич и направились на Парашютную улицу. Михаил Алексеевичу Сафонов понравился, и он согласился продать Бьюик за восемь тысяч рублей. Но Сафонов не понимал истиной ценности таких машин, для него самым главным было, чтобы машина ездила. Так как резину на 17 дюймов тогда было достать невозможно, Саша придумал соломоново решение: сделать переходники на родные ступицы и приварить к ним победовские диски, что он и сделал, естественно, подарив Иванову диски вместе с резиной и переходниками. У Сафонова есть коллега и друг сын героя Советского Союза, тоже раллист Андрей Шишков. Андрюша, когда узнал о такой машине, привез Михаилу Алексеевичу шесть тысяч рублей, но Иванов продать не согласился. Он сказал Андрею: «...Ты парень молодой, горячий, прогуляешь деньги, пропьешь, ты оставь эти шесть тысяч старичку, а когда еще накопишь, привезешь и заберешь машину. У старичка они целее будут». Андрей задумался, но денег не оставил, а купил себе на них у Олега Гнедовского 853-й Хорьх. А Сафонов не смог ни до чего умнее додуматься, как поставить на Бьюик победовские диски, посадить Михаила Алексеевича рядом и приехать на Автофестиваль-81. Фестиваль был общесоюзным, были гости из Риги, Вильнюса и Таллина. Всех поразило состояние машины. Предложения продать машину начали поступать Михаилу Алексеевичу и из Минска, и из Прибалтики. Был в САМСе такой склочный старый шоферюга Николай Филимонов, у которого был Опель-Капитан секретаря Сталина Александра Поскребышева, в котором катался сам Лаврентий Павлович Берия. После того как Поскребышева посадили, шофер Филимонов, живший неподалеку от ближней дачи Сталина, сторговал у его жены этот самый Опель и страшно этим гордился. С Ивановым они были почти ровесники первый с 1903, второй с 1907 — четыре года разница. И Колька сказал Мишке: «Ты идиот, мой Опель стоит 20 000 рублей, а за твой Бьюик нужно просить никак не менее 45 000 рублей. На фестивале оказалось, что бак у Бьюика пустой, Сафонов в спешке забыл залить должное количество бензина и новый друг Филимонов одолжил две своих канистры налитые под завязку, с условием, что Иванов вернет их владельцу. Свои канистры Коля Филимонов больше никогда так и не увидел. На фестивале произошел казус — Шугуров обозвал машину моделью 1929 года, что ни сколько не соответствует истине. Но все это стали за ним повторять. У Михаила Алексеевича были рекламные каталоги на Бьюики 1929, 1930 и 1931 годов. Их изучение приводит к выводу, что Бьюики 1929 года имели трехполосный бампер, несколько иную облицовку радиатора и витиеватую эмблему на колесных колпаках, машины 1930-го двухполосностной, простую выштамповку в виде буквы «Б» на колпаках и иную облицовку радиатора. Бьюики 1931 — имели восьмицилиндровый двигатель и однополосные бампера, а дизайн машин 1932 года, несмотря на депрессию, полностью изменился.

После фестиваля Михаил Иванов стал почти кинозвездой — все психи, помешанные на старых автомобилях начали преклоняться перед ним. Иванова сделали почетным членом САМСа, прибалты начали поздравлять его с новым годом красивыми открытками. Понравился Бьюик и Михаилу Стацевичу, московскому адвокату из конторы Тимирязевского района. После автофестиваля я был у Виктора Луи и рассказал ему, что на второй день автофестиваля приезжал Бьюик 1930 года в идеальном состоянии, и я могу познакомить его с владельцем. Луи на это ответил, что все это враньё, машина в таком состоянии не могла сохраниться. Тем временем психи продолжали осаждать дачу Иванова. Однажды ко мне на переделанной БМВ-321 прикатил Сережа Перемузян и попросил познакомить с Ивановым. Мы подъехали к его дому на улице Бахрушина, Михаил Алексеевич вышел с какими-то полуразбитыми цветочными горшками, погрузил их на заднее сиденье и мы поехали. На даче он открыл дверь гража, Сережа очумел и спросил сколько стоит? Иванов совершенно спокойно ответил: «Сорок пять тысяч рублей». Перемузян выскочил из гаража, пошел к своей машине, вынул из-под переднего сиденья огромный тесак и сказал: «Он сумашэдший, я его сейчас зарэжу». Потом остыл и довез Иванова обратно в Москву, по дороге Сережа не проронил ни слова. По итогам встречи Михаил Алексеевич заметил: «Это не покупатель!»

Адвокат Михаил Стацевич начал действовать расчетливо и хитро — познакомился с Инной Михайловной и она уверила, что может продать Бьюик за 8000 рублей, деньги им нужны на ремонт дачи. Недвижимость всегда ценнее автомобиля. В это время дядя Саша Ломаков хотел достать крышку от горловины радиатора автомобиля Штейр, которая упала на передний мост, потянулся за крышкой, но забыл заглушить двигатель, и вентилятором ему отрубило два пальца на правой руке. Пока он лежал в больнице, его старший сын Александр исхитрился устроить пьянку, на которой началась драка и его кореш полез на него с кулаками. Шуруп — такую кличку дал сыну отец — исхитрился повалить на бетонный пол дружка и начал его душить. Обидчик успокоился и вся кодла покинула клуб ЮСАМс и отправилась по домам. Утром друга Шурупа нашли мертвым. Шурупа повязали и отправили в СИЗО. Потребовался хороший адвокат. Летом Стацевич защищал некоего московского шоферюгу, котоый по дороге из Крыма в Ростове сбил беременную женщину. По ходу дела ему пришлось отправиться в Ростов, дело он выиграл, и попросил начальника местного ГАИ дать ему данные о старых автомобилях, зарегистрированных в городе. Ему подфартило и здесь, у одного полковника в отставке был хорошо сохранившийся пульман-лимузин Мерседес-Бенц-320, адвокат сторговал его за 2000 рублей. Автомобиль перегонял в Москву «друг» Стцевича, Юрий Николаевич Ерохин — борец за права человека в СССР, называвший себя «непонятый русский интеллигент». Стацевич обещал «гобсеку» — такую кличку дали Ерохину за его образ жизни — 800 рублей за перегон, но так и не дал. Машина была хоть и комплектной, но требовала ремонта двигателя, перетяжки салона и окраски кузова.

Стацевич не знал что делать с Мерседесом и я предложил ему поехать к дяде Саше Ломакову, просить у него совет. Мы взяли такси и приехали в гараж на Хлебозаводской. Дядя Саша был в полном трансе, без пальцев, с сыном за решеткой, и вдобавок его исключили из клуба САМС. Адвокат пошел в ближайший магазин, купил две бутылки водки и, как всегда на закуску, буханку черного хлеба и хохлятского сала. Дядя Саши пропустил полный стакан, закусил сальцом и жизнь вернулась к нему снова. Вскоре дело было улажено. Стацевич обещал вытащить Шурупа из тюряги, а дядя Саша за это привести Мерседес в товарное состояние. Оба сдержали слово, Шуруп вышел на свободу, а на свежевыкрашенном Мерседесе Стацевич приехал на очередной САМовский парад и тут машина приглянулась одному таксисту, он не торгуясь выложил за нее 8000 рублей. Стацевич вместе со своим братом приехал к Инне Михайловной на дачу, выложил деньги и забрал Бьюик вместе с запасным новым мотором. Однако возникла проблема: как быть с резиной. Помог его друг прокурор. Он сказал, что в войсковых честях есть ликвиды 17-дюймовой резины для 30-миллиметровых гаубиц и их могут продать. Однако требовалось письмо, что этот автомобиль представляет историческую ценность. В САМСе Стацевичу написали такое письмо — все были рады, что машина осталась в Москве. Мы установилили на диски совершенно новую резину еще обсыпанную тальком и Стацевич приехал на Бьюике на САМСовский парад в июне 1984 года. Когда машины стояли в колонне к нему подошел Филимонов и злым голосом спросил: «А где Михаил Алексеевич? Почему вы без разрешения сели в его машину?» На что Стацевич ответил: «Михаил Алексеевич пошел в кустики, попысать». Конфликт уладил Хлупнов, объяснив старику, что это новый владелец Бьюика. Теперь Стацевич каждым погожим днем катал на машине «пастушек». Но они не были в экстазе от этого. Лара Каюкова жаловалась: «Ничего хорошего — все на меня смотрят и в писю дует!» Ей вторила Галя Замойская — Девушка Княгиня. Когда Стацевич высаживал Девушку Княгиню около ее дома«, он зло говорил: «Дура... Все они — дуры...»

Я проехал за рулем Бьюика много километров. Поражала легкость управления машиной, которой было 55 лет, и американская школа конструирования. Превысить скорость на Бьюике ничего не стоило, нас несколько раз останавливали на МКАД за превышение, но Стацевич показывал свою красную книжку члена МК и ГАИшнки отпускали. Механические тормоза, хоть и являлись анохронизмом, но при малейшем нажатии на педаль Бьюик останавливался как вкопанный. Очень легкий руль, удобные сиденья и «круиз-контроль». В холодную погоду с поднятым верхом в кабине жара. Настолько эффективной оказалась бьюиковская печка. И все это на автомобиле, который когда был новым, стоил 1310 долларов. Мощности 80-сильного мотора вполне хватало для почти моментального разгона. Растиражировали Бьюик родстер с прогулочным местом в 3476 экземпляров — достаточно много по сравнению с сотенным выпуском компрессорных Мерседесов, но совсем немного по американским понятиям, несмотря на это подобных машин в 30-годах, как вспоминал Борис Удольский, в СССР было не меньше, чем сейчас 600-х Лексусов.

Еще один «друг» Стацевича — Артур Вячеславович Лештин постоянно твердил: «Мишенька ты хороший человек, но у тебя слишком много денег. Давай продадим твой Бьюик, ведь ты все равно не нем не ездишь, а деньги поделим пополам...» Стацевича это возмущало, но действительно он очень плохо водил автомобиль, да и «пастушки» были от Бьюика не в восторге. Но покупать Бьюик никто не хотел. Что с ним делать, ведь на нем нельзя ездить каждый день. 4 октября 1984 года у Виктора Луи дотла сгорели все его автомобильные раритеты. И я познакомил его со Стацевичем, который показал ему машину и только теперь Луи понял, что это не обман, что машина в отличном состоянии действительно сохранилась. Адвокат долго играл с Луи в кошки-мышки, пока наконец Луи не предложил за машину 35 000 рублей, но купить так и не смог, помешала смерть. Начинался развал Союза и советские деньги превращались в бумагу. Теперь Стацевич с гордостью сообщал, что купил Бьюик за кило колбасы. Действительно через десять лет — в 1994 за восемь тысяч можно было купить только килограмм колбасы. После кончины Виктора Луи на Бьюик никто не обращал внимания, САМС развалился, и ездить на нем было некуда.

Начались новые ретротусовки. Солнечным июльским днем Стацевич появился на Бьюике на очередной «Автоэкзотике». Тут же к нему подошел основатель «клуба кабриолетов и родстеров» Виталик Тельнов с желанием узнать, не продаст ли тот машну. Но Стацевич на него посмотрел как на ничтожество и разговор не сложился. Тогда интерес к машине проявил отставной сибирский полковник Михаил Вагин, который работал управляющим у действительного хозяина «клуба кабриолетов и родстеров» — антиквара Вадима Задорожного. Последний купил Бьюик у Стацевича за 65000 долларов и поставил его в свой музей. Стацевич же продал свою однокомнатную квартиру в Бибирево, добавил деньги, полученные за Бьюик и купил трехкомнатную. После его смерти хозяйкой квартиры стала некая его пастушка — индуска по национальности Джиганатка Хэви Даси Пури Валентина Гули, с которой он познакомился в одном московском кабаке, и которая оказалась со Стацевичем на момент смерти. Девушке Княгине, так мечтавшей продать Бьюик после смерти Стацевича, ничего не досталось...

Сегодня такой же Бьюик, машину по словам Галины Замойской «средней поршивости», в состоянии «экселенс» можно купить у любого американского дилера всего-навсего за 35000 долларов, а в том состоянии, в котором Бьюик попал к Задорожному, он не стоил больше десятки.

Михаил Алексеевич Иванов умер 9 мая 1995 года, в день 50-летия Победы, Коля Абрамов по-прежнему работает в МИДе — он ужился со всеми министрами иностранных дел от Андрея Громыко до Сергея Лаврова, по-прежнему собирает масштабные модельки и рекламные автомобильные каталоги. Коля установил своеобразный рекорд, достойный книги рекордов Гинесса: никогда не ездил ни на работу, ни с работы на городском транспорте — в любую погоду он пешком преодолевает расстояние от своего дома на Кутузовском проспекте до Смоленской площади...