Кстати о паровозах... Тогда никаких электричек еще не было и в помине. Мне кажется, что первые плоскомордые электрички — так их прозвали за совершенно плоский передок кабины — появились где-то к середине 50-х.

До этого и пути были одноколейные, и разъезжались составы только на станциях, где были двойные пути для объезда, и дачники добирались до своих крайне дальних дач, расположенных километрах в 30, за час, а то и за полтора.
На меня самое большое и положительное впечатление производили детские вагоны. Их было в каждом составе два. Первый и последний. Родители всегда выбирали последний — там меньше пахло дымом от сгоревшего угля.

В детские вагоны заходить без детей не разрешалось. Никто, кажется, этого не контролировал, но взрослые соблюдали это неукоснительно. Впрочем, может быть, за этим наблюдали строгие вагоновожатые. Одеты они были в военные мундиры, с погонами, шевронами, званиями, и на боку у них висла обязательная полевая сумка, в которой лежал компостер. Компостер — это такая маленькая красивая латунная штучка, которая могла пробивать разных форм дырочки в картонных билетиках. Каждому контролеру полагался свой персональный пробойник, с собственной конфигурацией пробиваемого отверстия — кругленьким, ромбиком, квадратиком, звездочкой... Самой обязательной принадлежностью состава была тетя с фанерным, покрашенным в голубой цвет, овальным ящиком, из которого постоянно шел белесый дым. Носился он на плече с помощью широкого брезентового ремня. Сверху в нем был лючок... Взрослые мне объяснили, что это не совсем дым, а как бы пар от сухого льда. Само понятие сухого льда для меня было совершенно непонятным. Что я сосулек не сосал? Они всегда мокрые, а после них дня через три начиналась ангина.

Тетя тоже разносила «ангину». Там в ящике у нее лежало эскимо. Потрясающе вкусная вещь за ничтожных, кажется, 70 копеек (напоминаю, что речь идет о ценах до 1.01.1961). На такой вкусной деревянной тщательно обструганной палочке. Обернутое в серебряную фольгу. И называлась эта вкуснятина — ЭСКИМО.

Мороженое в два раза больше и в виде брикета, но такое же вкусное и без палочки появилось много позже, к концу 50-х годов, и называлось уже ЛЕНИНГРАДСКИМ. А стоило 1 рубль 40 копеек. После всех денежных реформ 1961 года эскимо подорожало до 11 копеек, а «Ленинградское» до 22, и цены эти сохранились до самого развала СССР.
Как же было здорово, развернув эту фольгу, бегать по вагону и разглядывать картинки из русских сказок, коими были увешаны все межоконные пространства. Во время бега по вагону дети часто падали на пол, играли, спотыкались, поэтому на полу всегда лежала красная дорожка, и ее тщательно выметали на каждой конечной станции. Во взрослых вагонах такого не было... Там не запрещалось курить, играть в домино на положенных на колени фибровых чемоданчиках, а то и закусывать с попутчиками...

Закусывать было можно, как и пить чай — благо на каждой станции был специальный домик с выходящей из стены железной трубой с краном. Оттуда можно было набрать кипятка. Тем и отличались станции от платформ. На платформах кипятка набрать было нельзя. Там его не делали. Даже помещений для этого не предусматривалось.

Честно говоря, вспоминая железную дорогу того времени, я ни разу не помню какими были сами паровозы. Догадываюсь что дымными, полагаю что исторгающими из могучих недр пар, а самих паровозов не помню... Как в них заливали воду из таких огромных высоких кранов с огромным диаметром труб помню, как загружали уголь в тендеры, помню, как их крутили на поворотных устройствах на конечных станциях, помню, а сами паровозы не помню. Только огромные их колеса — обязательно зеленые или красные. Почему, не знаю. И когда тяжеленный паровоз трогался с места, всегда отчего-то эти колеса два или три раза, скользя по рельсе, прокручивались вхолостую. А потом: чух-чух, чух-чух, и железная махина медленно трогалась с места... Когда мы с отцом ходили к станции «Красный Балтиец», там я паровозы видел — большие, средние, маленькие... Этот паровоз, говорил отец, тяжеловоз — он тянет большие груженые составы. Этот — более легкий и красивый — для пассажирских перевозок. А этот совсем чумазый — для маневров на самой станции... Так это или не так я проверить не успел — как только я немного подрос и у меня могло бы возникнуть на этом месте любопытство, век паровозов кончился — их, с заколоченными окнами поставили в отстой на дальних станциях — бывших повелителей стальных магистралей хорошо было видно из окон проезжавших мимо электричек в отстойниках на параллельных путях, а потом они и вовсе куда-то делись.

Удивительным для меня еще было и то обстоятельство, что в метро рельсы были те же самые внешне, а паровозы там не ходили... Эта загадка долго не давала мне покоя.

Московское метро для меня всегда начиналось на станции «Сокол». Его отличительной особенностью был пронзительно вкусный — так бы взял и слизал со стен — запах меловой побелки. Стоило едва распахнуть тяжеленные застекленные двери, и ты попадал в подземный дворец с белыми меловыми стенами.

Мама, выведав у меня мою привязанность к запаху метро, тотчас вынесла вердикт: растет ребенок, кальция не хватает... Как-то за какую-то провинность меня дома поставили в угол. Потом пожалели. Я слизал со стены побелку. Наверное, и впрямь, кальция не хватало... Самым интересным в метро было во время поездки забраться с ногами на лавочку и долго всматриваться в темную картину за стеной — там, кроме длинных черных кабелей по стенам больше ничего видно не было, но совсем недавно я обнаружил, что и современная детвора, обожает смотреть в эти окна. Значит, там есть все же нечто интересное, не теряющее своей значимости со временем... Сами вагоны в начале 50-х были те же самые, что запускались первопроходцами — еще в 1935 году, в момент открытия метрополитена. Стены были из крашенного в обязательно желтый цвет тисненого узорчатого картона, рамы окон, сделанные из какого-то хорошего дерева — залакированы, а по потолку шли в два ряда стеклянные молочного цвета плафоны — не такие как в чуть более поздние времена, закрытого типа, а самые что ни на есть открытые — с лампочками наружу. Похожие на настольные лампы с абажуром, если представить что никакой ножки в конструкции нет — только белый молочный стеклянный абажур и сама лампа. Лампы были какими-то тускловатыми и от того их было на потолке много. Очень много. Наверное, через каждые полметра. И никто этих лампочек тогда не выкручивал. Кажется, у них было какое-то пониженное напряжение и в быту они не годились... Для поездки в метро нужно было покупать билетик. Он был маленький, как в трамвае, но цветной — желтый с красной буквой «М» и его часто проверяли ходившие по вагонам контролеры. Контролеры тоже были в форме, как и в электричках, с погонами, и походили на военных.

Самыми любимыми у меня, как и у многих, были две станции — «Площадь Революции», где можно было потрогать за нос бронзовую собаку, и такой же бронзовый револьвер у матроса, и станция «Маяковская»... На последней трогать особо было нечего, но смотреть вверх на мозаичные плафоны было очень интересно. Там среди небес летали парашютисты, парили планеры и летали самолеты... У старшеклассников на «Маяковской» была своя забава — они прижимали пальцем к металлическому обрамлению колон мелкую монетку, потом делали какое-то пружинистое движение, и монетка по желобку пролетев через самый верх прилетала на другую колонну, где ее уже ждали приятели шалуна. Те «футболили» монетку в обратную сторону... Милиция за это пыталась их ловить, и иногда им это удавалось. Тогда родители останавливались и показывая мне на трясущегося от страха перед неминуемой выволочкой в милиции «гимназиста», говорили: «Вот не будешь слушаться...» — и так далее.

А еще в Москве в то время очень популярными были трамваи. И самое интересное, они тоже были старинными, довоенными, деревянными, и с кондукторами тетеньками — у них на ремне гирляндами висели катушечки с билетами. И звонили трамваи беспрестанно. То ли пешеходам, норовящим перескочить под самым носом транспортного средства, то ли пацанам приладившимся ездить на «колбасе» — устройству сцепления сзади вагона, то ли пассажирам, толпящимся на остановке. Двери были механическими. Закрывать их нужно было самостоятельно, и оттого в проемах часто гирляндами висели те, кто никак не мог пройти внутрь вагона.

Вообще Москва того времени была весьма шумной: почти круглосуточно гудели автомобили (запрета на это никакого не было), звонили трамваи, громогласно подавали со станции свой голос паровозы, а от многочисленных сараев частенько раздавался петушиный крик...

Кстати о сараях... Возле них протекало все детство с играми азартными и не азартными. К азартным относилась, конечно же, «расшибалочка», а к неазартным: ножички, штандарт, двенадцать палочек и казаки-разбойники...

(Продолжение следует)